Здесь искрометные порывы
Лоснятся краденностью тем,
И примиренно тлеют ивы
В своей стыдливой наготе.
Здесь в каждом сне и лунном всплеске
Стремлюсь я, хмур и нелюдим,
Укрыть те чувства слогом веским,
Которым уж не господин.
Здесь ты, бесславная царица,
В истошной преданности льна.
И, не успевшая родиться,
уже была ты влюблена.
Иерусалим
Сердце мое – Йерусалим,
ребра мои – стены плача,
Мертвой улыбки розовый дым
В мыслях таинственных прячу.
Став Незнакомкой званых миров,
Тесному времени внемля,
Даже горжусь тем, что я не готов,
Медленно лечь в эту землю.
Мне бы допить расточительный взгляд
и без смятенья расстаться.
Мне бы мильоны столетий назад
Под скорлупой зарождаться.
Я отрицал бы тот чопорный сон,
Где каждый с событием сросся
И чаще с эпохою отождествлен,
Чем с бытовым неустройством.
Прощальный разговор
Зеленых ламп разбавленный иприт,
Вдоль стен снаружи – травянистый мускул.
Себе сказал: «Я скор и деловит», -
Родство не стерпит этакой нагрузки.
А между нами расцвела свеча,
Искря бутоном, пламенно-невинным.
И зыбкий треск улыбки палача
Истек, раздавлен талым парафином.
То был бы наш прощальный разговор –
Ночь в голос постовые проревели б,
Тогда я стал бы деловит и скор,
Сейчас решил мечтательно промедлить.
Ветер
Все спорилось… Как, помнится, давно,
Зелеными ладошами взрывая
Красу пестрящую обыденного рая,
Расстрига-ветер сжег мое окно.
Топорща взгляд пустующих очей,
Наполнив мукою мешки незримых легких,
Покалывая плоть, пустил по небу токи
И у камина сел, как юный книгочей.
Он понукал рудые языки,
За ниточки привязанные к пальцам,
Лишь отчужденный ум бессонного страдальца
Оставил на мгновенье свой замшелый скит.
И, надо же, достался мне!
Как череп мой ему, должно быть, тесен!
Но не беда: читал намедни в прогрессивной прессе,
мозг так же часто протекает и в спине.
Я стал всеведущ, быстр, красив и смел,
мог наблюдать движение корпускул…
Выдерживать подобную нагрузку,
Наверное, я б долго не сумел.
Я посетил давно уснувший сквер
И усмирял террор беседой кроткой,
Из ила поднимал дымящие подлодки,
Воссоздавал щедроты темных недр.
Но вскоре ум ушел, истек, как лунный свет,
Мне стало нечем назидать своим грядущим детям,
Ведь, как и ранее, один крамольный ветер
Гулял в такой гостеприимной голове.
Летопись бесчестия
Гордыня – грех, и нечем тут кичиться:
Бессонной ночью жизнь не повторим.
Не Цезарь я, на триумфальной колеснице
Въезжающий в беснующийся Рим.
Война не стала мне достойной школой,
Звезда моя, не встретившись нигде,
Повелевала полчищам монголов
Блуждать по раскалившейся Орде.
Упершись в безысходное начало,
Сам в будущности мыслию зачах.
Обеденные кубки каннибалов
Я на могучих выносил плечах.
О подвигах моих не сложат саги,
Среди титанов мне не умереть,
Но как блестит кассир в универмаге,
Глотая мою праведную медь.
В его руках – почтенье и забота,
В его глазах – воззвание к труду,
Смятенье и решимость Дон Кихота,
С ним летопись бесчестия веду!
Моя крошка
Моя крошка,
Моя кошка,
Скользкая, как осьминожка,
Лапу дай!
Столько звезд – в глазу соринок,
Вы с зарёй неоспоримы,
Never die.
Сон предутренний украден,
Для альбома ли, тетради ль,
Но стихи
Не идут, одни лишь притчи
Или басни… сетчат прищур.
Хи-хи-хи.
Налегке тика́ет время,
Словно иностранный тренер
Для часов.
Я отдался на поруки…
Океан короткой муки
Пересох.
Белое ядро
С заботой братскою, минутно причитая,
Я изорву набрякшие бинты,
Полуденную митру напитаю
От сумеречно серой простоты.
Затем спрошу: друзья-гипербореи,
Кто цедит солнце ситечками крон?
Там, в жирной тьме, среди густых кореньев,
Горит лениво белое ядро.
***
Твоя память глуха и нага
В желтой топи публичных оферт.
В честь тебя назовут ураган,
Оправдав всю немыслимость жертв.
Ах, глаза – ночи выпуклый Брут,
Прыснет треском вольфрамова нить…
Вопреки твоей воле умрут,
Попытавшись тебя удивить.
Холм для шабаша траурно лыс,
Тощий месяц так востр и белёс.
Не отыскан заведомый смысл
Кислоты из молочных желёз.
Гюрза
«Дипломатично» ведь не значит «мирно»?
Шипящий знак вопроса, как гюрза.
Мальчишечьи альты в конце строки пунктиром.
Им снизойти – мне недорассказать.
Затягивают шабаши безгрешных,
Их злостно нарастающий итог.
Но… добрым именем не смастеришь скворечник,
И репутация – лишь фиговый листок.
Откажут ноги – уж подбиты клинья,
А чтоб титан все медленно постиг,
Повествование избегло красных линий –
Мгновенных казней ломаных интриг.
Кюрасао
Бездонную печаль сменяет смех без видимой причины,
Аскета, чуждого страстей, жизнелюбивость полнит Эпикура.
Ума не приложу: как столько душ совсем разноречивых
Ютятся во вместилище - таком миниатюрном.
Ты – мегаполиса беспечное дитя, и только в нем берутся
Идеи дерзкие, разительней голодного сапсана.
Пустые вечера - лишь послевкусия горчайших муссов
Заполнят вены голубою кровью Кюрасао.
Тебя питают корни всех известных континентов
Кальянным дымом Азия легко завесу приспустила,
А Старый Свет поверх пенсне отвесит скупо комплиментов,
Карибы взбалмошные слижут соль на ресницах под текилу.
Хочу, чтоб весны чередой тебя поили жизнью спелой
И чтоб был мир тебе открыт до самых девственных окраин,
Чтоб жизнь твоя по всем волнам летела легкой каравеллой,
Пусть свет далеких праздных солнц играет в сотнях твоих граней!
Комментариев нет:
Отправить комментарий